Будь всем доволен

Рассказ.

Об авторе. Алексей Иванович Смоленцев родился в 1961 году в г. Йошкар-Ола. С 1962 года живет в г. Кирове (Вятке). Окончил Литературный институт им. Горького, член Союза писателей России, кандидат филологических наук. Трудник Великорецкого Крестного хода. Специалист Федерального медико-биологического агентства России и старший научный сотрудник Вятского государственного гуманитарного университета. Лауреат Премии Кировской области. Автор книг «Иван Бунин. Гармония страдания», «Пересеченная местность».

И вот майский дождь с утра. Средина мая. На самом деле начало мая, по старому стилю — начало.

Черемуха цветет. Вятка невестится. Лепечет белым. Улицы горбатятся. Возносят на горбах и сгущают в провалах зеленое вознесение зреющей листвы, свежей и нежной. И задохнулся бы взгляд зеленым лётом, да белая всклень цветенья переводит душу — передохнуть позволяет. Черемуха, яблоньки — дикие, а радуются миру светло и благообразно. Человек — спешит, в гуще домов и порядке дерев, вдоль и поперек хитросплетения улиц, вдруг — ног под собой не чует, а чует только дивную сладость цветения, и сам — как лепесток легок вдруг и ароматом радости взлелеян. Остановись, дыши. Нет, дальше бежать надо. Беги. Останутся пока еще город — пусть Вятка какая-нибудь, — черемуха, белый лепет. Но и это ненадолго.

Цвет черемухи и никаких тебе холодов. И ливень, дождь, вернее дождишко, усердием легкость свою восполняет, и потащит разливными по обочинам дорог ручьями крохотное, белое, лепестковое, беззащитное, безсильное в потоке ребристом, не жалкое — жалостное, люби и жалей. Нет, дальше бежать надо.

Начало мая. И в продолжение ливня ночного дождь сплошной утренний пасмурный. Все время перед этим жара была настоящая летняя до рукавов коротких. Такая жара для Вятки явление исключительное даже летом. Неделю стояла жара. Состояние переезда с квартиры на квартиру. Вещи в одном месте, а сам в другом. Неделю маялся — в ботинках глухих, в рубашках с длинным рукавом, еще и кофту шерстяную с собой постоянно таскал, оставлю, мол, точно похолодает сразу. Приехал к вещам. Рубашки взял с коротким рукавом. Подумал. Взял одну и с длинным. Ботинки летние сменил на сандалии. Здесь не думал даже. Но мелькнуло — в начале апреля так же всё ходил в фуражке, а жарко было. Взял да и оставил фуражку там, где вещи все. Ночевал от вещей отдельно. Утром — естественно — снег пошел. Причем, фуражку оставляя, именно так и подумал: оставлю — будет снег. Был. С ботинками — думал про дождь. Вот и — дождь. Еще на работу опаздывал. Правило не успевал вычитать. Но читал, и торопился, и раздражался. И дождь. Дождь и сандалии. И улыбку вызывали, и раздражение. И, вроде, не к месту совсем — быстрей же всё надо, сказал себе: надо понять, что происходит. Всю жизнь происходит, а понять и не пытался. Даже не пытался.

Фуражка, ботинки — неважно, каждый человек, песчинка каждая, с такими явлениями сталкивался, их еще «закон подлости» называют. И что, на самом деле есть этот закон? Быть того не может. Представить, что мир подстраивается под меня? И не просто подстраивается, а выстраивается таким образом — чтобы назло мне было? Весь мир, вселенная вся ждет удобного случая, чтобы мне напакостить? Вот, переобулся я в сандалии — дождь. Хорошо. Плохо, вернее, — но это мне плохо. А населению Вятки за что ливень? Сотни тысяч людей, сотни тысяч желаний и намерений. Вся Вятка переобулась? — Глупо. Нет. Мир под меня лично — меняться не может. Потому что если под меня может, то и под каждого. И что будет — это не хаос даже будет. Неизвестно что. Хаос — это неразбериха, пусть — броуновское движение — внутри объекта. Но сам объект должен сохранять внешнее, хотя бы — контур. Когда контур начнет отвечать хаосу системы — это конец. Это не только с миром, это и с человеком так же точно происходит. Дождь, сандалии. Но мир вот он — дождь идет, троллейбусы — отвратительно — не дождаться, — но — ходят, часы идут, на работу опаздываю. То есть не конец еще. Значит, эти штуки со мной только происходят, во мне, вернее внутри меня. Сам я, и никто иной, распорядитель своего собственного бала. Но если я знал — пусть не знал, пусть предполагал только, — что дождь будет, то зачем же я ботинки оставил? Это можно было себе назло так сделать. Но я этого сознательно не делал — вот так именно — назло. Но именно это я и сделал? Значит, во мне или всегда рядом со мной, помимо меня осознанного, еще кто-то есть, неосознанный? Он и про дождь знал, и ботинки подтолкнул оставить? И смеялся потом. Нет, когда я ботинки оставил, он не смеялся — я бы услышал. А вот когда дождь и сандалии — вот тогда он смеялся, а я раздражался. Но, справедливости ради, — было у меня осознание того, что ботинки мне нужны будут. Почему же я этому осознанию не поверил? Сделал так, как сделал, получилось — себе назло. По крайней мере, одно точно — возможность и даже свобода выбора у меня была. Мог и переобуться, и ботинки с собой взять. Но — не взял.

Как же этот псевдозакон работает? Работает — вопроса нет, каждый убеждался. Как работает? Предчувствие дождя, снега, жары, холода — и одежда «наоборот», или не одежда, а, например, зонт возьмешь — дождя точно не будет, и таскай его, безполезный, весь день. Правильно, это все внутри меня происходит: с одной стороны — предупреждение; с другой стороны — выбор назло — на мелкое, но зло — себе.

Пример посложнее. Вроде как хлеб с маслом — маслом вниз всегда падает? Всегда? Было — меня самого жизнь однажды настолько задавила, не то что света белого, просвета не было. Невмоготу. И, на самом пределе сил, утром кофе горячий пью и приготовился откусить — о, первый откус! — хлеб с маслом, естественно, и с сыром. Естественно, потому что день не строгий — ни «лобзания среда», ни «пропятия пяток» — поста в этот день не было. Хлеб — прыг из руки. И — но! — маслом и сыром кверху. Чувства мои? Восхищен был: настолько я жизнью задавлен, что даже уже каплю к этому прибавить нельзя. Даже хлеб с маслом стал падать — по благодати, а не «по подлости».

По благодати. Вот и ключ, вот и ответ. По Благодати.

Падение хлеба с маслом и результат этого падения — маслом вверх, маслом вниз — в любом случае вне моей воли, даже — вне моего участия. Значит, мир — хаос мира — отвечает мне? Именно мне конкретному, видит меня и — заботится обо мне? Но тогда это не хаос, а — порядок, которого я не понимаю, который в силу непонимания моего кажется мне хаосом, случайным движением? Не внутренним же своим расположением я хлеб с маслом роняю? Роняю — я, но кто хлеб подхватывает и потом — либо шлепает вниз маслом, либо бережно выкладывает маслом вверх? И вот — всегда — маслом вниз. Это закон подлости? Но — не всегда. Но иногда — почему? — маслом вверх. Второе — это не закон. Что это? Случайность? Но почему вовремя так?

Здесь очень важно, если ты принимаешь мир — внутри себя принимаешь, все-таки ты сам распорядитель своего собственного бала, — как набор случайностей, — мир и будет для тебя набором случайностей. И тогда — пуганая ворона куста боится. И тогда мир — это средоточие кустов, юдоль страха.

Случайность? Вот это? Забота эта, буквально забота — отеческая, материнская, родительская? Забота о тебе настолько, внимание к тебе настолько, что даже хлеб с маслом, выпавший из твоих рук, не огорчит тебя падением маслом вниз? Не огорчит, если ты это последнее огорчение, последнюю каплю, понести не сможешь. Значит, Кто-то знает об этом, знает о тебе больше, чем ты сам знаешь, заботится о тебе — больше, чем ты сам это умеешь и можешь. Заботится — и благодатью отменяет закон. И — или — это все — случайно?

Благо дается человеку. Не по делам, не по заслугам. Почему? По Любви. И самое главное благо — возможность жить. Каждый раз, когда соприкасаешься с бедой, трагедией, видишь мельчайшее сцепление совершенно незначительных — каждая по отдельности — случайностей. Одна бы случайность не случилась или случилась бы на секунду позже, и весь механизм трагедии рассыпался бы, или — прочен если — провернулся бы вхолостую. Механизм, а — было: мусор событийный, груда запчастей — и Кто встряхнул раз-другой, и мельчайшими сцеплениями постепенно сложилось в механизм, затикало, а встряхни еще раз — и снова мусор, груда, хаос, жизнь. Но это мы видим со стороны, когда трагедия у нас на глазах. А холостой ход механизма смерти в собственной жизни не замечаем. А он — механизм смерти — ежесекундно молотит на холостом ходу в нашей жизни, и кроха какая-нибудь, заусенка совпадет с заусенкой ко времени и к месту, и — сработает, произойдет зацепление. Но не происходит. А мы не думаем об этом и не замечаем. Волос не падает с головы человека без воли Божией. Знаем. И не воспринимаем. Не задумываемся. Волос не падает. И жизнь твоя, и твоих близких, и каждого человека на этом волоске и держится. А бритвенной остроты ножницы смерти щелкают ежесекундно, мнут и твой волосок, — но нет Божией Воли — и вхолостую. До тех пор — пока. И вот это самое главное в своей жизни — человек взял и отказался — и понимать, и замечать. С одной стороны, задумываться — нельзя. Шагнуть — не сможешь, как сороконожка — какой, вроде, ногой? Задумываться — нельзя, а понимать — надо. Это понимание есть страх Божий. Начало Божьего страха. Пойми и — бойся Бога. Бога бояться не стыдно. Это не трусость, это высшая мудрость из возможных на земле человеку. Бога бояться — больше никого не бояться. Действительно, — кого еще? — если только Он волоску жизни твоей Хозяин. Кусты — вот они, юдоль страха земного — вот она. Но ты ведь не ворона, ты — человек. Думай. Божьему страху учись, тогда земному страху места в тебе не будет.

И это — жизнь твоя. А хлеб с маслом, неужели и хлеб с маслом? Ужели. В том случае, когда это маслом вниз может стать для тебя последней «случайностью» — заусенкой, которой механизм смерти в зацепление войдет. Тогда и падает — маслом вверх — по благодати.

И я это видел, своими глазами видел, раз и — маслом вверх, восхитился я. Поделился я своим восхищением с другом. Она — да, да, она — какой, вроде, из женщины — друг? По закону. А по благодати был я в жизни счастлив, знал несколько таких исключений. Это при всем горячем и горячечном стремлении к женскому во дни юности и старше. Но были некоторые — избранные? званные? — Богом данные — о них даже мыслей ни таких, ни сяких не возникало, а женщины красивые были, — но большее открыли они — сердца были у них сердечные, и друзья из них были дружнейшие. Может, и примешивалось что-то телесное к этому, но такое — райское, — как до падения, в Божьем неведении различия естества. Зато предавали почему-то всегда — обычно, то есть — затейливо, по-бабьи, с лобзанием, с мечами и кольями, с разбрасыванием сребреников, с капризом. Женщина — друг, тоже в своем роде, для других, кроме тебя, друга, — хлеб с маслом и с сыром, аппетитный и желанный — о, первый откус! — но рука не поднимается, и мысли не опускаются. И не потому что — день строгий, а потому что — потому. Не хлебом единым. Так бы и жить. По благодати. Но всегда есть — свобода выбора. Вот закон, вот благодать. Предательство восстанавливает естественный — для человека — смертный, как грехопадение, — ход вещей, порядок смертный, привычный — маслом вниз, — по закону. Это всё — к слову.

Она, друг, подумала и отвечает — про хлеб маслом вверх: «Ты знаешь, а я вообще даже и уронить не могу».

Вот — оно, подумал. Вот где — Крест по силам каждому. У одного силы еще остаются — чтобы упасть и встать, или — хлеб поднять, если маслом вверх упал. Поднять в изумлении счастливом и радостном. И отсюда — дальше жить и дольше, мол, ничего еще, терпимо. А упади маслом — вниз? Тут бы и завыл, может, и жить бы не смог дальше. От этой капли последней. Но вот она и не падает, капля, вопреки всем законам физики и жизни, да — не жизни! а — смерти, подлости вопреки, — не падает. Почему? — По благодати.

Значит, хаос мира отвечает все-таки хаосу нашей жизни? Раз по благодати отвечает, то и по закону отвечать может? Отсюда и гороскопы все эти жалкие, и все эти знаки зодиака ненужные. Прямо один в один с каждой жизнью совпадают? На самом деле так же и совпадают — как то, чтобы в один и тот же день ранним утром вся Вятка из ботинок в сандалии переобулась и в дождь пошла, ноги промачивать. Степень вероятности такая же. Но скажи, что совсем не совпадает? Иногда совпадает. Только что совпадает? И кто с кем в тебе совпадает?

Сам однажды это пережил. Гороскопы сознательно не принимал, хотя мельком поражался — некоторому совпадению порой. Но до вопроса еще не дожил, тем более — до ответа. Но не воспринимал их, не интересовался. И вот влезло же в ухо. «Завтра овнов ждет любовное приключение». Усмехнулся только. Молод был и жил тогда строго. Не только женщин, вообще людей не видел никаких, бородищу отрастил — такую, что уже можно было расчесывать ее на две окладистых половины, и не общался ни с кем, и не предполагалось даже. Поэтому и усмехнулся — любовное приключение, и у всех овнов сразу — неплохо.

И завтра вечером вышел, на службу в храм пошел, на ходу подумал еще с усмешкой — приключение. А в утробе, если честно, ныло ведь что-то, мол, неплохо бы — любовное. Загрустил даже: вечер, служба, правило и спать — не будет, значит, приключения. И голос за спиной. И приятель, сколько уж лет не виделись. И чего на улице говорить? Вон мы с девчонками в кафе сидим, зайди на минуту. Да некогда. Да на минуту, выпьем и пойдешь. Да не пью я сейчас. Да и мы не пьем, по глоточку-то. И вот до сих пор, если честно, не жалел о том, что тогда случилось. Раскаивался искренне, а не жалел. Поэтому и читал всегда, после этого, с особым каким-то чувством молитву Божией Матери — не попускай, Пречистая, воле моей совершаться. Потому что дай только волю моей собственной воле — такого натворить может. А вечер тот с пятницы на понедельник не по гороскопу же сбылся, а понятно — как: механизм смерти, шестеренка к шестеренке — зацепление. Так вот и — падаем. И при этом была и свобода выбора — иди дальше в храм, не сворачивай, и никаких приключений. Свобода выбора. Для того ведь и услышал гороскоп — чтобы настороже быть, и не понял, и возжелал утробно, не осознанно, и — получил. И не по благодати получил, а как раз таки по закону этому, в меру собственной подлости.

Гороскопы никогда не воспринимал. А за приметы, грешен, долго держался. Мыслящее же существо человек — вот и мыслил, анализировал. Совпадает ведь. Заметил даже, что вот — вернулся, пути не будет. Так даже если только собрался вернуться, но опомнился и не вернулся. А день все равно не идет. Правильно. Потому что — ты сам, свободным выбором, закон этот вспомнил и по его, закона, закону стал действовать — не вернулся, то есть закону подчинился. Вот и получай — по закону, в меру, не законом, кстати, а твоей собственной подлостию, тебе отмеренной.

С тринадцатым числом еще интереснее. Я его в счастливое превратил. Именно так — я сам превратил. Важное дело в этот день получилось. Стал я важные дела к этому дню тянуть. И как посыпалось — удача за удачей, аж задыхаться начинаешь от жадности, а протрезвеешь четырнадцатым днем, и — стыдно, словно воровал вчера, да еще и второпях воровал, жадно. И пошло — тринадцатое место досталось, значит, поездка как на крыльях будет. Разобраться — двадцать шестой день по церковному календарю — тринадцатый, в него я, кстати, и родился.

По благодати тринадцатое число для меня счастливым стало? Да нет — по закону, по самому наиподлейшему закону. А по благодати — не числи ни дни, ни пространства, у Господа времени нет, нет расстояний.

Но это всё и — не об этой глупости, распространенной среди рода человеческого: мол, думаешь о будущем плохо — плохо и будет, так, как и думаешь, а думаешь хорошо, хорошо и будет. Как бы не так. Очень просто: умирать на бытовом уровне никто не думает и не мечтает даже об этом. Однако умирают все, и неизбежно, а многие еще и при жизни. Не ходишь в Православный храм, не исповедуешься, не причащаешься — и, думаешь, живой ты?

Хотя вот это — бойтесь желаний, ибо они осуществляются. Это — работает. Осуществляются. И бояться — надо. Желание — это внешнее, а под желанием — что? — воля наша собственная, она и страшна, потому что — свободна. Дар такой каждому человеку от Бога. И лучше — не желать. Потому что мы желаем осуществления конкретного события в своей жизни, а всю свою жизнь, в координатах которой единственно и может произойти это событие — не учитываем. А с исполнением этого события такое сцеплено, что мы и не предполагаем. И — живешь спокойно. Вдруг — бабах, и вся твоя жизнь превращается в сущий ад. И ты вопишь: за что? Но если хватит силы и сможешь отстраниться и взглянуть на себя и на жизнь свою со стороны. Трезво взглянуть. Забыв о боли бытия своего. В существе — не в наносных случайных деталях, а именно в существе, в первопричине происходящего с тобой внезапно и «ни за что» — вдруг увидишь — именно этого и желал ты, именно об этом и мечтал ты страстно ночами безсонными, именно так и хотел. Не предполагал только — что в такой форме явится исполнение желания. А оно — явилось. И ты — хотел этого. Именно этого ты и хотел.

Как это может быть? Просто. На бытовом уровне многие бы хотели жить вечно, на земле жить. Жизнью этой своей. И вот приходит смерть земная. И умирает человек. Тут и убеждается — что смерти-то на самом деле — нет, а жизнь вечная есть. Но поскольку ты в земной своей жизни вечную жизнь в расчет не принимал, то сейчас — вечно, то есть, придется тебе ответ — за земные свои грехи и поступки — держать. То есть — сбылось ведь, не умер. Но то, что это твое вечное бытие твоим вечным ответом станет за краткие псевдовеселия земные, — не предполагал.

И сны точно так же. Вот — сбываются. Хоть стой, хоть падай. Не в деталях. Но в смыслах, по существу — сбываются. Которые сны запомнил, те и сбываются. Может, если бы все запоминал, все бы сбывались? Но есть путь другой. Проходил я это. Страшный видел сон — не кошмар, а реальность искажения жизни своей. И всё шло к тому — что стал сон сбываться. Механизм зацепляться начал. Храм и Молитва. И так стал в храме, что прямо перед Иверской иконой Божией Матери встал. Ей и молился. И клацнул только механизм смерти вхолостую. Но — клацанье это слышимо было явственно. И — холодком пахнуло в желудочек сердечный.

Так и смерть сама. Однажды почувствовал — всё. Здесь — край. И сон, кстати, был, и всё — шло к тому. Летел сам как хлеб с маслом — маслом вниз. Храм, исповедь. И что батюшка говорил, то и делал. Нелегко. Непросто. Жизнь поменял. Потому что та жизнь, что оставалась еще, к смерти вела, я это физически чувствовал. Шаг за шагом и вышел. И вот когда вышел, стоял в храме, и батюшка, проходя мимо после службы, приостановился, сказал просто, без нажима:

— Не колобродь больше, может, и поживешь еще маленько.

Вскинулся. О смерти с батюшкой не говорил. О жизни только говорили мы с батюшкой.

— Неужели было что-то? Я ведь прямо так и чувствовал. Поэтому и пришел тогда к Вам.

Молчал батюшка. Потом добавил. Повторил:

— Не колобродь.

Есть и гороскопы, и сны, и нечисть всякая, но это явления низкой природы, низшая ступень бытия, и законна она, сущностна для тебя только в меру твоего собственного расположения к ней и свободного выбора. А есть и другая мера — вера Православная. Есть и ступень другая — высшая. Там — Любовь. Там — Благодать. Где это? В храме Православном. Исповедь и Причастие. Причащение Честных и Животворящих Христовых Тайн. Тела и Крови Христовых. Стоял однажды к исповеди, а передо мной в очереди одни бабушки. Платочки, кофточки, седина, морщинки. Вдруг голос священника — батюшка молодой, строгий, серьезный, — принимающего исповедников, громче стал, выше:

— Так все-таки Чего Причащаться будешь?

Голоса исповедницы слышно не было.

— Отойди, встань вот здесь, рядом, подумай.

И следующую исповедницу — так же рядом с первой поставил. Понял я, батюшка голос специально возвышает, чтобы стоящие к исповеди задумались, ответ приготовили. Очередь небольшая была. И вся очередь стала ошуюю батюшки-исповедника. Пора было и мне идти. Исповедался. И главный вопрос услышал — громко. И ответил тоже громко.

— Тела и Крови Господа нашего Иисуса Христа по немощи моей под видом вина и хлеба Причаститься дерзаю.

Бабушки после меня тоже под епитрахиль пошли.

И — что, так я один-единственный из всех исповедников того дня знал о Причащении? Здесь — главный вопрос. Ответ: с точностью до наоборот. Я свое непонимание и проявил громким голосом. Почему же молчали бабушки? Христовы Тайны — это Страшные Тайны. И даже говорить — Страшно. И только такой маловер, как я, мог отчеканить. И как я гордился собой. Гордился. А Господь допустил меня к Чаше.

Может ли быть Такое по закону? Никак. Никто из живых и живущих, никто не достоин Причастия Христовых Тайн. Но — Причащаемся. Как? По Любви. По Благодати.

Пишу я эти строки — всё, как нынче говорят, в режиме реального времени — что это, рассказ, не рассказ, достойно это русской литературы, недостойно? Только Господь один и знает. А я надеюсь — что важно это всё для населения современного. Пишу, сам думаю, — мыслящее же я существо, — полез я в сферу зыбкую, опасную даже. Как шарахнет меня с той, с темной стороны, козни которой я и разбираю, вроде — куда лезу. С другой стороны — если наткнулся на это — так и говорить надо: делай что должно. А страх есть. Но не Божий страх. — Позволено ли мне рукой водить — или это враг мной водит, и его же, врага, и боюсь я? Что делать? Врага бояться — в жизнь не ходить.

И вот что со мной происходит прямо меж вот этих самых строк.

Надо ехать в соседнюю область. Давно надо, а не получается. Ехать на машине. За рулем родной мне молодой человек. Расстояние невелико, километров триста в одну сторону. Взял я у священника благословение на поездку. Вот — благословение и благодать. На Афоне спросил у старца: как Волю Божию знать? — Бери благословение.

Благословение мы как берем? — Мы свое собственное решение намереваемся утвердить благословением. Сначала билеты возьмем, на какой-нибудь юг ехать, потом идем за благословением. А если — нет? Тому же молодому и родному мне человеку машину, на которой нам и ехать, покупали, я ему говорю: благословение я взял. Он, иронично: а если бы не взял, так что? Он Православие так понимает — я, говорит, признаю, но не до фанатизма, не как ты. Отвечаю: если б не было благословения, мою бы долю на твою машину ты бы из моих рук не получил. Задумался он, о степени фанатизма моего задумался, видимо.

Взял я благословение на нашу поездку в другую область, и перед самым выездом машина ломается, серьезной поломкой — двигатель. Нет пути. А я Бога благодарю. Благословение — есть, значит, благодатью закон отменен, значит — лучше не ехать. Не едем. Отремонтировали машину. Вновь собрались. Едем. Перед постом ГАИ на выезде из города он мне говорит: стекло открой боковое — тонировка у меня. Тонировку он недавно сделал. И как только я узнал об этом — первая мысль, даже видение прямо, картинка: поворот на выезде из Сернура — это городок, через который нам ехать, на самых последних стадиях нашего пути — и нас останавливают из-за тонировки как раз. На выезде из Сернура поста нет, а просто машина ГАИ и инспекторы стоят обычно — обычно, я в былые годы раз в год ездил, а последнее время лет пять не был, вот и — обычно. Будут они, не будут, но картинка была. Едем без происшествий. Сернур. Можно по объездной дороге, а можно через город, так и так на нужный поворот попадаешь. И вот я говорю: давай по объездной, а водитель, родной мой, через город хотел, но — послушался. Подъезжаем по объездной к перекрестку. Стоят! А солнце закатное прямо на нас, и инспектор издалека уже и приседать, и голову склонять, и рукой, как козырьком, глаза прикрывать. Дошло до меня — тонировка. Давай я ручку на дверце крутить, стекло опускать — поздно. Штраф. Дело в другом. Обычно — обычно — если и стоит машина ГАИ, то стоит она на той стороне перекрестка — то есть что по объездной, что из города, все равно поворачивать и — прямо в лапы. Но это обычно, а в этот раз — они стояли в конце объездной перед перекрестком, то есть если бы мы через город поехали, то свернули бы гораздо ниже поста. И стекло с моей стороны было поднято, забыл опустить, вылетело из головы, по моему стеклу нас и заметили. Как еще предупреждать меня? Ведь только услышал я: «тонировка», как всплыло в голове: «Сернур». И что?

Благодарил Бога. Съездили без происшествий и вернулись. В пятницу выехали, в субботу вернулись. Воскресенье еще прожил я. Утром в понедельник иду на работу. Думаю, зарплаты в пятницу на карте не было — утром проверял, сегодня точно должна быть. Глянул в бумажник — где карта? Нет — карты. Вот тут бы первой мыслью благодарить Бога. Забыл. Себя ругал. Прокручивал в мозгу — где карта? И было безпощадно ясно — карта осталась в пятницу утром в банкомате. И в пятницу же на нее должны были перечислить зарплату — невелики деньги, но других-то нет, на полмесяца до аванса, я — на зарплату и живу. Была и еще мысль: вот тебе и съездили без происшествий. Не бывает ничего в жизни безплатно, не бывает. Кое-как выгнал эту мысль из себя, молитвой заглушил. Ехал на работу, немного пришел в себя, читал благодарственные молитвы: Тебя Бога хвалим, Тебя Господа исповедуем.

Зашел в магазин, где банкомат стоит, где карту оставил — не находили. Пошел в банк вместо работы, хоть заблокировать карту, хоть и после времени. Заблокировал, говорю оператору на всякий случай: я карту там-то и там-то оставил, может, в банк передавали. Она: узнаю сейчас. Долго ее не было. Вернулась: есть информация, что банкомат, именно этот, какую-то карту захватил, может, и ваша. Банкомат представился мне добрым разумным существом, который захватил карту, радуется, хозяевам сообщает: вот, карту захватил. А вообще я этот банкомат не любил. Вот есть деньги на карте, набрал сумму. А он мне пишет на окошке своем: в данный момент транзакция невозможна. Хорошо. Невозможна твоя транзакция, так и не надо, ты мне деньги давай. Не дает. Но после этого случая я банкомат уважать стал. Работает все-таки, дело свое знает. Карта моя оказалась, и деньги целые все. Но дело не в этом. А в том, что снился мне месяца за два до этой потери сон: я у банкомата и отхожу, деньги не получив, а за спиной моей некто сумнящийся с искаженным лицом скалится и карту мою забирает. С месяц я у банкомата очень внимателен был. Но вот перед поездкой о поездке только и думал.

Сбылся сон? Но карту банкомат забрал, а лицо у него, у банкомата, правильное, геометрически четкое лицо и контуры тоже.

Шарахнуло меня или нет? Спрашиваю себя. Раз спрашиваю — значит, не шарахнуло. Но — могло? Могло.

Так каков же все-таки ответ человека миру? Один ответ: за всё благодари Бога. За всё. Батюшка мне проще сказал: будь всем доволен. Я не понял: радоваться, что ли?

— Радоваться? Сможешь ли? Просто будь всем доволен.

Да это просто — что бы с тобой ни происходило, будь всем доволен. Не разбирай события на хорошее и плохое, ты этого не знаешь и оценить не можешь, потому что полная картина дня мира, которую и твои личные дела дополняют, тебе неведома. И секундное «хорошо» в твоем понимании в следующую секунду приведет к такому «плохо», что — ужас. Но как раз это худше-худшего «плохо» и спасает тебя или близких твоих от смерти. Но ты этого не знаешь и не узнаешь. Поэтому не ребячествуй, не впадай в детство, просто — Благодари Бога за всё.

Будь всем доволен — это практика спасения.

Летит хлеб маслом вниз — Слава Богу за всё. Наш ответ кажущемуся хаосу мира — действительная благодарность Богу. Тогда и Господу проще с нами будет. Будем верить в Него. И не надо тогда Творцу мира, Вседержителю вселенной, наш хлеб с маслом подхватывать, только потому, что мы уже этого падения перенести не сможем, а враг нам не перенести поможет.

А ноги я, кстати, не промочил тогда, в майский дождь после ливня. Почти до работы дошел. Надо дорогу переходить, и широким потоком от бордюра — прямо речушка мутная на треть дороги. Примерился, думаю, прыгну на одну ногу, на пятку — оттолкнусь, а вторым шагом уж на сухое. Был бы в ботинках, вообще не вопрос, но в сандалиях пятки нет — моя там пятка открытая. Так и прыгнул на пятку. Сижу на работе — пятку больно, а нога — сухая. А по всем законам, и не по подлости даже, а по элементарной физике, иначе должно быть было. Значит, не главный он, закон этот, и остальные тоже не главные.

Дописал я этот рассказ. Название поменял в конце письма. Сначала он «Подлость закона» назывался. Нет — много будет — закону и его подлости — чести в заголовке торчать. И по сути неверно. Не о законе же, не о подлости речь. Дописал. И в этот день, вернее вечер, выхожу с работы. И вот всегда. Работа до полшестого, выйдешь — и прямо из-под носа троллейбус уходит. Я пробовал на минуту, две, три раньше выходить, хотя у нас и проходная электронная. И вот как ни выходил — троллейбус уходит из-под носа. Словно не я его уловить пытаюсь, а он под мои уловки подстраивается. Дописал я рассказ, не на работе, естественно. На работе я другое пишу, просто в этот же день. Выхожу в этот вечер с работы. Не к троллейбусу же примериваюсь, вообще не до этого. Троллейбус, естественно, как и положено — из-под носа уходит. Но я-то осмыслил уже всё. Поэтому не просто доволен, а радостно даже говорю: Слава Богу. И крестное знамение, троеперстием осеняю — лоб, живот, правое плечо, левое. Раньше стеснялся на улице крестное знаменье совершать, потом выздоровел: Бога надо стесняться, а мы всё перед людьми вид делаем. Нет троллейбуса — подождем. Велика важность. И только подхожу на остановку, буквально еще и след ушедшего троллейбуса не простыл, а уже следующий троллейбус, прямо под ноги мне. И двери распахивает с радостным хлопаньем: садись, мол, поехали!

Хотя троллейбусы у нас в Вятке по закону, то есть по расписанию, никогда не ходили и ходить не будут — нет им закона. Может, город такой?